Поганое чувство, скажу я вам – запоздалый стыд вперемешку с похмельным синдромом. Не помню, когда я в последний раз просыпался в другом состоянии духа. Каждое утро начинается одинаково. Пограничное состояние между смертельной усталостью и полнейший по*уизмом.

Жажда заставляет меня подняться, что непросто сделать в моем разбитом состоянии. Тело болит так, словно меня всю ночь пинали.

Хрен его знает, может быть, так и было.

Я, наконец, оглядываюсь по сторонам, и ко мне приходит откровение. Никто не украл портьерные шторы, будь они неладны, с маниакальным желанием напакостничать мне, заменив их на жалюзи. Я провел ночь не в спальне, а на кожаном жестком диване в кухне под пледом и без подушки. Прояснилась и ситуация с болью в мышцах, которые еще, как ни странно, присутствуют в моем теле. Многолетняя увлечённость любительским футболом дает о себе знать.

Правда, последний год я играю в футбол исключительно пустыми бутылками.

Так, стоп. Я создаю сейчас неверное впечатление. Я не алкоголик, а в меру пьющий мужчина в состоянии затяжного творческого кризиса. Я могу позволить себе пропустить стаканчик в клубе в пятницу или субботу, или в любой другой день, когда появляется подходящее настроение или веселая необременительная компания. Могу покурить марихуаны или нюхнуть чего-нибудь совсем вредного, но не ради кайфа. Нет, я ищу вдохновение во всех проявлениях жизни. Раньше этот метод работал, сейчас не очень. Но я все еще в поиске новых ощущений.

Пару лет назад моей жене надоело ждать, пока я выйду из своего образа брутального страдающего ублюдка. Анна никогда не пыталась понять, что людям с моим особенным внутренним миром свойственны нестабильные пограничные состояния, и иногда нужно просто переждать, не пытаясь меня изменить или спасти. Но женщины упрямые существа. Они нуждаются в том, чтобы лечить, перевоспитывать, спасать, наставлять на путь истинный. Не все. Некоторым похер. С теми, кому похер, я люблю выпить в баре за углом. Им похер даже на то, что я женат, и меня более чем устраивает подобный расклад. А Анна, к сожалению, была не согласна с таким положением дел. Она таскала меня на семейную терапию. Свихнуться можно! На долбанную терапию, где промывают мозги, пытаясь заставить тебя поверить в то что, ты еще больший кретин, чем ты думал. Но я искренне хотел сохранить семью. Я совершил подвиг, дав свое согласие, но Аня не оценила. Женщинам всегда мало двух шагов, им нужно, чтобы ты выложился на все сто и пробежал дистанцию, а не прополз несколько метров на брюхе. Меня хватило на три раза. До сих пор просыпаюсь в холодном поту, вспоминая приземистого толстого семейного психолога, который наблюдал за нами сквозь толстые линзы очков с каким-то извращенным злорадством. Я ощущал себя, как шимпанзе в зоопарке, за которым следят с нездоровым любопытством, пытаясь понять, что я хочу сожрать: банан или апельсин.

Достаточно философии для еще одного дерьмового утра? Или можно понудеть еще? Не обращайте внимания. Я не всегда такой. Вы еще не видели меня пьяным. Вот, где настоящая смесь комедии, трагедии, драмы и варьете. Раз увидишь, не забудешь.

Делая очередное неимоверное усилие над собой, встаю с дивана, потягиваю затекшие мышцы и плетусь в ванную, по дороге пытаясь вспомнить, почему я голый, и где моя одежда.

Душ в таких случаях всегда только холодный. После вечеринки в клубе, закончившейся под утро, теплый душ быстрее усыпит, чем заставит раскрыть глаза шире, и придаст моей мятой физиономии сносный вид.

Из душа я сразу шлепаю босыми ногами в спальню, одинокую пустую спальню. Я очень хотел оставить просторный дом жене и детям, совершить мужской поступок и уйти сам, но Анна заявила, что он ей никогда не нравился, и … мне пришлось купить ей новый. Она объяснила свое решение тем, что дети должны чувствовать себя как дома, когда будут приходить ко мне на выходные. За два года они ночевали у меня не больше двадцати раз. И не спрашивайте почему, но я всегда прихожу на помощь, если Анне нужно отвести Кристину или Марка в школу или на дополнительные занятия, я полностью обеспечиваю их одеждой, оплачиваю репетиторов для Марка, ему тринадцать, и уже пора думать о колледже. А еще танцы для дочери, которая только пошла в школу, и ей сейчас непросто, но и с ней тоже не очень легко. Не только мне, но и учителям. Раз в месяц мы с Анной ходим на ковер к директору школы, которая рассказывает нам о «подвигах» нашей подвижной и активной дочери. После я никогда не могу подобрать слов для разговора с Крис, в отличие от Анны. Она справляется с детьми намного лучше, чем я.

Я люблю их. Очень. И они знают об этом. Уверен, что Кристина и Марк понимают меня больше, чем я сам, больше, чем их мать. У детей совершенно другое видение, и я хотел бы искать вдохновение в их утренних сонных улыбках и озорных глазах, и долгие годы так и было. Долгие годы я был наполненным сосудом, который выплёскивал во внешний мир только лучшее, настоящее, осмысленное.

А потом… все закончилось.

Не хочу думать, что стало причиной. Не сейчас. Слишком много мыслей, от которых взрывается голова и зашкаливает пульс. Возможно, виной тому количество выпитого вчера. Черт, я даже не помню, как добрался до дома. Мне стоит поблагодарить своего вечного ангела-хранителя – Стейси Риз за то, что в очередной раз не бросила меня. Остается непонятным только момент с одеждой. Точнее ее полным отсутствием. На кухне и в спальне, в душе – я везде посмотрел и нигде не нашел. Надеюсь… Очень сильно надеюсь, что я оставил свои брюки и рубашку не в клубе. Кстати, ботинки и телефон на месте.

Вытираюсь полотенцем, бросаю его на кровать и открываю свой гардероб, чтобы выбрать костюм для другого меня, не того, который проснулся двадцать минут назад. Этот обновлённый Алекс Джордан в стильном и дорогом костюме, купленном в одном из бутиков ниже по улице, немного небритый, но все равно вполне презентабельный, несмотря на легкую помятость физиономии, через несколько минут сольется с толпой спешащих по своим делам людей, став еще одним лицом в Нью-Йоркском муравейнике. Брызнув за воротник парфюмом, я покидаю свой одинокий дом с тремя спальнями и гостиной. Я давно подумываю о том, чтобы продать его и купить что-нибудь поменьше. К тому же финансовые дела у меня идут не самым лучшим образом в последнее время.

Творческий кризис сказывается и на профессиональной деятельности.

Вы, наверное, сильно удивитесь, когда я скажу, что работаю в Колумбийском университете преподавателем философии. Но еще больше придете в недоумение, узнав, что я тот самый писатель, по мотивам скандальной книги которого пять лет назад на экраны всего мира вышел нашумевший эротический триллер, собравший миллионы долларов в прокате и сделав меня весьма популярным в определённых кругах.

Нет, я не хвастаюсь. И в мыслях не было.

С тех пор многое изменилось. И за три последних года я не написал ни строчки, точнее, ни одной достойной строчки, которая впечатлила бы издателей. Мой агент Стейси Риз каждый день пугает меня тем, что скоро ни одно приличное издательство не захочет иметь со мной дела, и даже старые заслуги не помогут мне вернуться на литературный олимп.

Словно слава и успех когда-либо имели для меня значение. Они не помешают в том случае, если ты доволен собой и знаешь, куда идешь. И веришь в то, что ты делаешь. В обратном случае слава, успех и ожидания людей только мешают, становясь пудовыми гирями, которые толстыми цепями прибивают ноги к земле, не давая взлететь.

И сейчас я ощущаю давление. Постоянное давление со всех сторон. У меня есть договоры с издательствами, которые я не соблюдаю, нарушая все сроки. У меня есть агент, с которой я состою в длительной интрижке. И у меня есть работа, которая меня раздражает больше, чем звонки Стейси с вопросами, вроде: Сколько глав ты сегодня написал? Ты снова напился? Черт, Алекс, я прочитала то, что мне выслал…. Что ты курил, парень? Не формат. Подумай еще. Издательство не возьмет роман о немой нимфоманке с мазохистскими наклонностями, ищущей себе жесткого доминирующего садиста. Это трэш, Алекс. И ты сам знаешь.